— Прости меня, Мария, — прошептала она. — Прости за то, что я была горда. Прости за то, что я никогда не сказала тебе …

Лето в усадьбе началось на удивление тихо. Дожди еще не сошли на нет, но теплый ветер, гуляющий меж берез, обещал скорую сушь и весёлую кутерьму в крестьянских дворах. Екатерина, жена уважаемого помещика Дмитрия, шла по террасе, наслаждаясь редким спокойствием. Однако эта идиллия была иллюзорной.

Она отложила в сторону свою вышивку, заметив, как старый Фёдор, их верный слуга, возится с одеждой, которую только что привезли из прачечной.

— Фёдор, — обратилась она, пытаясь скрыть скуку в голосе. — Ты что там возишься? Всё ли в порядке?

— Конечно, матушка, всё как всегда, — пробормотал слуга, но взгляд его метнулся на что-то за его спиной.

Екатерина подошла ближе и заметила, что из аккуратно сложенного вороха одежды выглядывал подол ярко-фиолетового платья, совершенно ей незнакомого.

— Это что за платье? — насторожилась она, беря в руки шелковую ткань.

Фёдор смутился:

— Простите, барышня… Видать, по ошибке с фраком господина привезли.

Екатерина замерла. Она знала гардероб мужа вдоль и поперёк, и уж точно ни одно платье не могло «случайно» попасть в его вещи.

— Чья вещь? — настойчиво спросила она, ощущая, как тревога сжимает грудь.

Слуга отвел взгляд:

— Это, должно быть, Софьи Петровны, вдовы с соседнего хутора. Ваш Дмитрий Степанович иногда ей помогает…

На мгновение в беседке повисла тишина. Екатерина почувствовала, как ладони становятся холодными, а сердце стучит так, будто собрались греметь куранты. Но она взяла себя в руки.

— Помогает, говоришь? Как интересно.

Через час, когда Дмитрий вернулся с прогулки, Екатерина уже сидела в гостиной, одетая в лучшее платье. Руки её были спокойны, но в глазах застыла сталь.

— Дмитрий Степанович, не расскажешь ли мне, кто такая Софья Петровна?

Муж, ещё недавно расслабленный, напрягся. Его тонкие черты лица словно заострились.

— Откуда ты её знаешь?

— Это не имеет значения. — Она поднялась и медленно подошла к нему. — Главное, что ты знаешь. И, похоже, довольно близко.

Дмитрий вздохнул, словно только этого разговора он и ждал весь день.

— Катя, я не хотел тебе лгать. Всё сложилось случайно…

— Случайно? — Екатерина рассмеялась, но смех её прозвучал как треск льда. — Любовь, говоришь? Или просто… облегчение?

Дмитрий замолчал, не находя ответа. Екатерина стояла перед ним, её гордость была обнажена, но голос звучал твёрдо.

— Если ты считаешь, что я стану одной из тех жалких жён, что терпят унижения ради видимости брака, ты плохо меня знаешь.

Развод прошёл так же, как протекала вся их совместная жизнь — без громких скандалов, без слёз и истерик. Дмитрий, словно исполнивший некий долг, подписал бумаги ровным, почти безразличным почерком. Екатерина молчала, сохраняя гордую осанку, хотя внутри всё дрожало.

— Имение остаётся за тобой, — спокойно сказал он, убирая печать в дорожный футляр. — Я заберу лишь карету и тот сельский дом. Софья к нему прикипела.

Екатерина усмехнулась, холодно кивая. Она всё это время видела в нём человека, способного на поступки, пусть и без больших чувств. Но теперь ей открылся другой Дмитрий — мягкий и нерешительный, готовый подстроиться под женщину, которая только на первый взгляд казалась «обычной».

Когда он уехал, Екатерина долго стояла на крыльце, вглядываясь в исчезающую карету. Боль утраты жгла странным образом: она не любила Дмитрия всем сердцем, но потеря привычного уклада оставляла пустоту. Ей было жаль не его, а ту часть себя, которую она вложила в их жизнь.

На столе в кабинете Екатерины лежали письма от дочери Варвары. Тонкий почерк выдавал сдержанность.

«Мама, я слышала от Анны, что вы развелись. Надеюсь, вы держитесь. Если вам будет тяжело, я готова принять вас у себя, хотя жизнь в столице не проста…»

Екатерина прочитала строку вслух и усмехнулась:

— Принять меня? Как великодушно…

С Варварой у них всегда были сложные отношения. Дочь с детства мечтала вырваться из провинции, смотрела на мать с лёгким оттенком снисхождения. Екатерина знала, что тот же тон проявлялся и в этих письмах. Попытки поддержки выглядели так же натянуто, как улыбки на портретах светских дам.

Она написала ответ, стараясь быть корректной:

«Дорогая Варвара, благодарю за заботу. Мне тяжело, но я справлюсь. Уверена, ты понимаешь, что твоё предложение переехать к тебе вызывает лишь улыбку. Впрочем, я счастлива, что у тебя всё благополучно. Береги себя».

Письмо она запечатала в конверт и отдала курьеру отъезжающего в Петербург.

Екатерина вздохнула. Впереди была жизнь, в которой она не зависела ни от мужа, ни от дочери. Жизнь, которую предстояло наполнить чем-то значимым.

Екатерина осознала, что в одиночестве время движется медленнее. Дни, прежде наполненные привычной суетой хозяйских дел и ожиданием Дмитрия, теперь растянулись в бесконечную череду часов. Лёжа ночью в холодной постели, она всё чаще спрашивала себя: как жить дальше?

Её решение пришло, когда в кабинет вошёл управляющий Степан, пожилой, но всё ещё расторопный мужчина.

— Сударыня, с податями беда, — начал он, нервно перебирая шляпу в руках. — Местные крестьяне жалуются: урожай плохой, собрать в срок не могут.

Екатерина нахмурилась, впервые ощущая, что бразды правления лежат только на ней. Дмитрий обычно занимался этими вопросами, пусть и поверхностно.

— Созовите старост. Разберёмся, — коротко бросила она, удивившись своему решительному тону.

Старосты собрались в гостиной, чувствуя себя неловко под взглядом хозяйки. Екатерина внимательно слушала их рассказы об убытках, плохих дорогах и затянувшейся засухе.

— Я понимаю, — наконец сказала она, — но без податей имение не выживет. Давайте сделаем так: часть задолженности спишем, но в обмен вы поможете в ремонте мельницы. Она давно стоит, а деревне мука нужна.

Старосты переглянулись. Один из них, мужик с густыми усами, пробасил:

— Так-то справедливо, барыня. Поможем.

Екатерина сдержала улыбку, кивнув. Первый шаг к самостоятельности был сделан.

Спустя несколько недель Екатерина отправилась в уездный город, чтобы подать прошение о выделении средств на восстановление дорог. Город встретил её пыльными улицами и суетой базара. В канцелярии, куда она направилась, её встретила дама с строгим выражением лица и гладко зачёсанными волосами.

— Евгения Александровна Сомова, — представилась она, протягивая тонкую руку в перчатке. — Слышу, вы хотите помощи.

— Екатерина Дмитриевна Орлова, — ответила та, пожимая руку. — Дело не личное, а для крестьян.

Евгения одобрительно кивнула:

— Хороший мотив. Но что вы знаете о бюрократии? Здесь нужно не только сердце, но и терпение.

Екатерина невольно улыбнулась.

— Кажется, я начинаю понимать, что терпение — мой главный капитал.

Евгения улыбнулась в ответ, и между ними завязалась беседа. Екатерина рассказала о своей ситуации, не упоминая лишнего. Евгения слушала внимательно, не перебивая, а в конце сказала:

— У вас есть потенциал, Екатерина Дмитриевна. Если желаете, могу ввести вас в наш комитет благотворительности. Здесь нужно больше таких женщин, как вы.

Екатерина задумалась. Новая жизнь предлагала ей неожиданный поворот, и она чувствовала, что эта встреча может стать началом чего-то большого.

В кабинете Евгении царил строгий порядок. Каждая книга на полке, каждая папка с документами казались выстроенными по невидимым, но строгим правилам. Екатерина заметила, как тщательно дама расправляет складки на своем платье, прежде чем сесть. Она понимала, что Евгения — человек, привыкший к дисциплине.

— Екатерина Дмитриевна, — начала Евгения, откинувшись в кресле, — ваше прошение о помощи вполне разумно. Но, видите ли, такие вопросы решаются долго. А тем временем я нуждаюсь в помощнице.

Екатерина подняла глаза, удивлённо вскинув бровь:

— Помощнице? Вы предлагаете мне… работать на вас?

— Именно. Вести переписку, помогать с организацией визитов. Скажем так, быть моим доверенным лицом.

Екатерина слегка растерялась. Мысль о том, чтобы подчиняться чужим распоряжениям, показалась ей странной. Она привыкла к роли хозяйки, пусть даже жизнь резко изменилась.

— Евгения Александровна, — осторожно начала она, — вы ведь понимаете, что мой статус… это не совсем…

Евгения не дала ей договорить, подняв ладонь:

— Ваш статус — это то, что вы сделаете из своей жизни. Поверьте, я говорю не наобум. Бывают обстоятельства, когда руки пачкать нужно, чтобы потом удержать чистоту.

Екатерина долго молчала, обдумывая её слова. Она вспомнила свое одиночество, пустые комнаты имения, бессмысленные часы, уходящие в пустоту.

— Что именно вы ждёте от меня? — наконец спросила она.

— Во-первых, регулярная переписка. Мы поддерживаем контакт с меценатами, с губернским начальством, с семьями, которые нуждаются в помощи. Во-вторых, организация визитов. Бедные семьи, сироты… им нужен не только хлеб, но и чувство, что они кому-то важны.

— А в-третьих? — усмехнулась Екатерина, пытаясь скрыть лёгкое волнение.

— В-третьих, вера в дело, которым мы занимаемся, — улыбнулась Евгения. — Всё остальное — дело техники.

Екатерина встала, теребя перчатки.

— Мне нужно подумать, Евгения Александровна.

— Подумайте, конечно. Но учтите: не каждый день жизнь подбрасывает такой шанс.

Вернувшись домой, Екатерина долго сидела в пустой гостиной. Взгляд её блуждал по комнате, задерживаясь то на выцветших шторах, то на старом, исцарапанном столе. Все, что казалось прочным и непоколебимым, рухнуло. Но могла ли она отказаться от возможности сделать что-то новое?

На следующий день она снова была в кабинете Евгении.

— Я согласна, — сказала она твёрдо. — Когда приступаем?

С самого утра в доме Евгении царила деловая атмосфера. Екатерина сидела за массивным дубовым столом, листая кипу писем. Некоторые из них были просьбами о помощи, другие — отчётами от уездных попечителей. На стене висели часы, чьи монотонные удары казались ритмом нового порядка в её жизни.

— Екатерина Дмитриевна, не забывайте, что мы должны ответить на письмо вдовы Калитиной, — напомнила Евгения, входя в кабинет с чашкой чая. — Её мальчишки едва не умерли с голоду этой зимой. Она просит хотя бы немного муки и масла.

Екатерина подняла глаза.

— Уже готовлю ответ. Думаю, мы можем отправить помощь через господина Звонарёва, он часто ездит в ту деревню.

— Прекрасная идея! — Евгения одобрительно кивнула. — Вы словно всю жизнь этим занимались.

Екатерина улыбнулась, но в её глазах мелькнуло удивление. Она и правда чувствовала себя иначе. Каждое письмо, каждое поручение обретало смысл. Это была работа, которая требовала не только времени, но и души.

К вечеру, после визита в приют для сирот, они с Евгенией пили чай в уютной гостиной. За окнами стемнело, и огонь в камине мягко освещал лица женщин.

— Никогда бы не подумала, что эта деятельность окажется для меня столь важной, — призналась Екатерина, глядя в пламя. — Знаете, Евгения Александровна, раньше я не замечала, насколько много вокруг людей, нуждающихся в помощи.

Евгения, задумчиво крутя ложечку в чашке, посмотрела на неё.

— Это и есть главный урок, Екатерина Дмитриевна. Но знаете… иногда кажется, что, помогая другим, я пытаюсь справиться со своими бедами.

— С вашими бедами? — удивилась Екатерина.

Евгения слабо улыбнулась.

— Вы ведь видели мою мать, Анну Михайловну? Она строгая и непреклонная женщина. Мы с ней никогда не находили общего языка. Она всегда считала, что я недостойна продолжить семейное дело.

— Почему же?

— Слишком мягкая, — Евгения тихо рассмеялась. — Для неё забота о людях — это слабость. Она верит только в жёсткость и контроль.

Екатерина молчала, чувствуя, как в словах Евгении отзываются её собственные отношения с бывшим мужем.

— Думаю, вы гораздо сильнее, чем она представляет, — сказала Екатерина наконец. — И то, что вы делаете, только подтверждает это.

Евгения подняла на неё глаза, полные благодарности.

— Спасибо, Екатерина Дмитриевна. Иногда кажется, что мы помогаем другим, а в итоге находим спасение для себя.

Екатерина кивнула. Теперь она знала это не понаслышке.

Огонь в камине тихо потрескивал, отбрасывая тёплые отблески на тёмные панели стен. Евгения, удобно устроившись в кресле, допивала свой чай. Екатерина сидела напротив, сжимая чашку в руках, словно опасалась, что без этого жеста её слова повиснут в воздухе, теряя опору.

— Вы когда-нибудь чувствовали, что прошлое словно невидимый груз? — неожиданно заговорила Екатерина. — Оно лежит где-то глубоко, но иногда… иногда всплывает, заставляя всё пересмотреть.

Евгения, удивлённая её настроением, мягко улыбнулась.

— Думаю, у всех есть такие воспоминания. Но что именно тревожит вас?

Екатерина взглянула на огонь, будто ища в его пляшущих языках мужество для своих признаний.

— Мой развод с Дмитрием… — она вздохнула. — Это было не так болезненно, как можно было бы представить. У нас не было страсти, но был уют. И когда он ушёл… это было скорее потерей привычки, чем любви. А вот с дочерью Варварой… всё иначе.

— Вы редко о ней говорите, — заметила Евгения.

— Она в Петербурге, — продолжила Екатерина, улыбнувшись горькой улыбкой. — Мы никогда не были близки. Варвара всегда больше тянулась к отцу. После развода она обвинила меня, хотя мне до сих пор непонятно, за что. Я писала ей письма, пыталась наладить общение… но она отвечает лишь сухими строчками.

Евгения наклонилась вперёд, подбадривая её взглядом.

— Это ведь не ваша вина.

— Возможно, — Екатерина чуть прищурилась, как будто думала над своими словами. — Но не всё так просто. В моей жизни был другой человек… Алексей. Он был кузнецом в нашем имении. — Она замялась. — Я была молода и глупа. Думала, что смогу полюбить его, несмотря на разницу в положении.

Евгения вскинула брови.

— И что же случилось?

— Моя сестра, Мария, — Екатерина сделала паузу. — Она тоже любила его. Я узнала об этом позже, когда было уже слишком поздно. Мы поссорились. Она обвинила меня в том, что я «украла» его. А я… я просто боялась, что он отвергнет меня. — Екатерина горько усмехнулась. — В итоге, я отказала ему сама, чтобы не казаться жалкой.

— А Мария? — Евгения тихо задала вопрос, как будто боялась потревожить рану.

— Она уехала. Мы больше никогда не разговаривали. — Екатерина тяжело вздохнула. — А несколько лет назад я узнала, что она умерла. С тех пор я не могу избавиться от чувства вины. Может быть, если бы я вела себя иначе… кто знает, всё могло быть по-другому.

Евгения медленно кивнула.

— Вы, похоже, винили себя за то, что сделали выбор. Но разве выбор не делает нас теми, кто мы есть?

Екатерина взглянула на неё, впервые заметив, как её собственные слова отзываются в мыслях Евгении. Может быть, они обе искали в друг друге ответы на свои собственные вопросы.

— Возможно, — тихо сказала она. — Но иногда я думаю, что не сделала выбор вовсе. Просто испугалась сделать его.

Евгения подлила себе чай, глядя на задумчивую Екатерину, которая словно замерла в раздумьях. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в камине.

— Екатерина Николаевна, — мягко начала Евгения, — вы когда-нибудь думали о том, чтобы навестить место, где покоится ваша сестра?

Екатерина вздрогнула, словно её вывели из транса. Она медленно подняла взгляд на Евгению.

— Зачем? — сухо спросила она. — Это ничего не изменит. Мёртвые не слышат наших извинений.

— Может быть, — ответила Евгения, задумчиво постукивая пальцами по столу. — Но разве это не для вас, а не для неё? Закрыть эту рану, которая, как видно, не даёт вам покоя.

— Вы считаете, что я могу просто… попросить прощения? — Екатерина покачала головой. — Как это может исправить то, что я сделала?

Евгения чуть наклонилась вперёд, её глаза горели тихой уверенностью.

— Я думаю, иногда нам нужно произнести слова, которые мы боялись сказать. Даже если услышит только ветер. Простите себя, Екатерина Николаевна. Это не слабость, а сила.

— Но Мария… — голос Екатерины дрогнул. — Она ненавидела меня. Её последнее письмо было полным обиды. Что если она никогда не сможет простить меня, даже там?

— Тогда это будет её выбор, а не ваш, — твёрдо ответила Евгения. — Но вы должны сделать свой. Монастырь, где она похоронена, недалеко отсюда. Почему бы не поехать?

Екатерина долго смотрела на Евгению, её лицо отражало борьбу. Воспоминания о Марии оживали в её сознании: детские смех и ссоры, первая их юношеская дружба, потом холод и отчуждение. Она сжала руки в кулаки, словно боролась с собственным страхом.

— Я… я подумаю, — наконец прошептала она.

— Не думайте слишком долго, — с улыбкой ответила Евгения. — Иногда путь к прощению — это просто один шаг, который нужно сделать.

Екатерина опустила глаза на чашку в своих руках. Впервые за долгое время мысль о поездке в монастырь не казалась ей чуждой.

Екатерина смотрела в окно экипажа, наблюдая за серой дорогой, петляющей сквозь осенний лес. Мелкий дождь барабанил по крыше, заставляя мир за стеклом казаться размытым и нереальным. Она почти не замечала красоты золотых берёз, вся её мысль была поглощена предстоящим.

Монастырь возвышался на холме. Каменные стены, потемневшие от времени, казались суровыми и неприступными. Но внутри, Екатерина знала, должно быть тихо. Тихо и спокойно, так, как ей нужно, чтобы встретиться с тенью прошлого.

Её встретила молодая монахиня, проводившая к часовне, где покоились останки Марии. Екатерина остановилась перед скромной могильной плитой, над которой горела свеча. Она опустилась на колени, чувствуя, как её глаза наполняются слезами.

— Прости меня, Мария, — прошептала она. — Прости за то, что я была горда. Прости за то, что я никогда не сказала тебе, как ты мне была дорога…

Её голос задрожал, и она закрыла лицо руками. В эту минуту она ощутила на плече чью-то руку. Обернувшись, она увидела мужчину. Время и труд оставили на его лице морщины, но глаза оставались прежними. Это был Алексей.

— Алексей? — прошептала Екатерина, не веря своим глазам.

— Екатерина Николаевна, — кивнул он с мягкой улыбкой. — Не ожидал встретить вас здесь. Вы… хорошо выглядите.

— Что ты здесь делаешь? — она всё ещё не могла прийти в себя.

— Работаю. Помогаю монастырю, строю колокольню, — Алексей указал на башню, видневшуюся за пределами кладбища. — Уже несколько лет.

Екатерина молча смотрела на него. Её сердце сжалось от воспоминаний о тех днях, когда их дороги разошлись.

— Зачем ты здесь? — тихо спросил он.

— Я пришла к Марии, — ответила она, глядя на могилу. — Хотела попросить у неё прощения.

Алексей кивнул, его глаза стали задумчивыми.

— Знаете, Мария всегда говорила, что любит вас, — неожиданно сказал он. — Даже в тот день, когда она уехала, она всё повторяла, что вы были её лучшей подругой, сестрой, самой родной душой.

Екатерина ошеломлённо посмотрела на него.

— Но ведь мы поссорились… Она написала мне ужасные вещи.

— Да, но, — Алексей вздохнул, — знаете, слова в гневе — это как ветер. Она жалела о том письме. Хотела вернуть вас, но боялась, что вы её уже не простите.

Екатерина закрыла глаза, чувствуя, как слёзы струятся по щекам. Она осознала, что все эти годы сама не могла простить себя.

— Спасибо, Алексей, — прошептала она. — Спасибо, что сказал мне это.

Он кивнул, оставляя её наедине с мыслями, а сам направился к своей работе. Екатерина долго сидела у могилы сестры, молясь и размышляя, а затем, впервые за много лет, почувствовала, что груз вины начал спадать с её сердца.

Екатерина стояла у могилы сестры, опустив голову. Ветер трепал её накидку, а листья кружились под ногами, устилая землю золотистым ковром. Она внимательно смотрела на простую каменную плиту, читая имя, выгравированное на ней: Мария Николаевна.

— Прости меня, Мария, — шепнула она, словно боялась нарушить тишину вокруг. — Прости за то, что я тогда была упрямой. Прости за то, что не обняла тебя, не удержала, когда могла.

Слова давались с трудом. Воспоминания захлёстывали: её молодость, их споры, недосказанность, боль, оставшаяся после ссоры. Екатерина вспомнила тот день, когда получила письмо от сестры, полное гнева и обид. Тогда она разорвала его, не дочитав до конца, и никогда больше не пыталась заговорить с Марией.

— Я молилась бы за тебя раньше, если бы не думала, что ты ненавидишь меня, — продолжала она, чувствуя, как ком подступает к горлу. — Но теперь я знаю… ты не ненавидела. Просто была такой же упрямой, как и я.

Она вытерла глаза краем платка, снова взглянув на надгробие. Казалось, сама тишина вокруг стала мягче.

— Я обещаю, Мария, — прошептала она. — Я буду молиться за тебя. И за себя. Может быть, я ещё заслужу твоё прощение.

За её спиной послышались тихие шаги. Обернувшись, она увидела Алексея. Он держал в руках небольшую корзину с полевыми цветами. Подойдя ближе, он деликатно поставил её рядом с могилой.

— Они были её любимыми, — сказал он, указывая на белые ромашки. — Каждый раз, когда я их вижу, думаю о ней.

Екатерина кивнула. Слова застряли у неё в горле, но в этом и не было нужды. Алексей, казалось, всё понимал.

— Спасибо, что ты здесь, — сказала она наконец.

— Я думаю, Мария рада, что ты пришла, — ответил он, его голос был мягким. — Она всегда верила в тебя, Екатерина Николаевна. Даже тогда, когда вы обе этого не показывали.

Они постояли в молчании, каждый со своими мыслями. Алексей деликатно положил руку на её плечо, не говоря больше ни слова. Екатерина почувствовала, что этот момент — начало чего-то нового. Прощение, которого она так долго боялась искать, теперь казалось ближе.

Возвращение в имение наполнило Екатерину спокойствием, какого она давно не чувствовала. Она вышла из кареты, вдохнув запах осеннего воздуха, насыщенного ароматом прелых листьев и далёкого дыма. Дом казался пустым, но уже не таким холодным. Тишина больше не была ей врагом — теперь она воспринималась как долгожданная передышка.

Алексей приехал через несколько дней. На этот раз он выглядел увереннее: плечи расправлены, голос твёрд, но доброжелателен.

— Я подумал, Екатерина Николаевна, — начал он, садясь напротив неё в гостиной, — кузница-то ведь стоит без дела. А у вас здесь руки нужны. Если позволите, я могу наладить работу. С металлом я всегда дружил, да и ученики найдутся.

Екатерина улыбнулась. Алексей, как и прежде, умел видеть возможности там, где она видела лишь руины.

— Это хорошая мысль, Алексей. Имение давно нуждается в доходе, а кузница… она ведь была гордостью нашего отца. Как думаешь, справимся?

— Справимся, Екатерина Николаевна. Только нужно немного времени. И веры.

Так начался новый этап. Алексей принялся за работу, организовав ремонт кузницы и наняв двух местных парней, которые хотели учиться ремеслу. Екатерина же взяла на себя расчёты и общение с заказчиками. Их сотрудничество быстро переросло в дружбу, которой не мешали ни воспоминания о прошлом, ни скрытые чувства. Всё текло естественно.

Первое письмо от Варвары пришло неожиданно. В нём дочь кратко сообщала о своей жизни в Петербурге, но строчки, написанные торопливым почерком, скрывали нечто большее: робкое желание сблизиться.

«Мама, — писала она, — я часто думаю о нашем прошлом и жалею, что мы так редко видимся. Если позволишь, я приеду навестить тебя этой зимой. Хотелось бы поговорить… просто поговорить».

Екатерина перечитывала письмо несколько раз, ощущая лёгкую дрожь. Варвара всегда была независимой, почти отчуждённой. Её просьба о встрече значила больше, чем казалось на первый взгляд.

Когда Варвара приехала, зима только вступала в свои права. На крыльце её встретили Екатерина и Алексей, которые как раз обсуждали новый заказ для кузницы. Варвара застыла на мгновение, глядя на мать, но затем бросилась обнимать её.

— Мама, — тихо произнесла она, пряча лицо в её накидке.

— Я так рада, что ты приехала, Варя, — ответила Екатерина, сдерживая слёзы.

За обедом разговор шёл легко. Варвара, заметив, как оживлённо мать говорила о кузнице и планах на имение, улыбалась.

— Ты так изменилась, мама. Мне кажется, что ты стала… свободной, — заметила она.

— Наверное, так и есть, — ответила Екатерина. — Но эта свобода пришла через многое. И я рада, что она не отдаляет нас.

Алексей смотрел на них с теплотой, не вмешиваясь. Он знал, что это был важный момент для обеих женщин, и чувствовал себя частью чего-то значимого.

Имение оживало, словно отвечая на перемены в жизни Екатерины. Варвара обещала приехать снова весной, чтобы остаться дольше. Кузница заработала, заказы поступали из соседних деревень. Алексей стал не только надёжным помощником, но и близким человеком, с которым Екатерина могла делиться своими мыслями и надеждами.

На пороге нового этапа жизни Екатерина чувствовала себя наконец-то уверенной. Прошлое оставалось частью её, но больше не держало её в плену. Она была готова идти вперёд, с благодарностью принимая людей, которые оставались рядом.

Евгения пригласила Екатерину на чай в свой дом, уютно расположившийся в центре уездного города. За столом, украшенным изящным фарфоровым сервизом, она выглядела задумчивой. Екатерина, видя это, решила заговорить первой.

— Ты какая-то сегодня другая, Женя. Случилось что-то?

Евгения подняла взгляд и чуть улыбнулась.

— Мама приехала. Анна Михайловна… — Она сделала паузу, словно собираясь с мыслями. — Мы давно не говорили друг с другом по-настоящему. И, честно говоря, я уже и не надеялась, что это когда-нибудь произойдёт.

Екатерина кивнула, осторожно наливая чай.

— Что изменилось? Почему она решила приехать?

— Не знаю, — пожала плечами Евгения. — Наверное, годы делают своё дело. Она постарела, стала мягче. Или, может, это я стала другой. Ты ведь знаешь, я часто винила её за всё: за холодность, за строгость, за то, что в детстве я никогда не чувствовала себя достаточно хорошей.

— И что же ты решила? — спросила Екатерина.

— Решила попробовать. У меня же получилось с тобой. — Евгения улыбнулась и протянула руку через стол. — Ты показала мне, что прощение возможно. Что разговор, пусть даже трудный, может быть началом чего-то нового.

На следующий день Анна Михайловна появилась в гостиной Евгении, где Екатерина уже помогала разбирать бумаги для благотворительных дел. Анна выглядела несколько скованной, но старалась держаться с достоинством.

— Добрый день, Екатерина Николаевна, — сказала она, присаживаясь на край дивана. — Женя много о вас рассказывала.

— Очень приятно познакомиться, Анна Михайловна, — вежливо ответила Екатерина.

Евгения вскоре присоединилась к ним с подносом в руках.

— Мама, спасибо, что пришла. Я давно хотела с тобой поговорить… о многом.

Анна бросила быстрый взгляд на Екатерину, словно ища поддержки.

— Ну что ж, давай попробуем, Женя.

Разговор был долгим и напряжённым. Анна рассказывала о своём нелёгком прошлом, о том, как ей приходилось одной растить дочь, будучи замужем за человеком, который никогда не был ей опорой. Евгения, в свою очередь, делилась своими детскими страхами и обидами. Екатерина слушала, но не вмешивалась, чувствуя, что это их момент.

Через несколько недель Евгения встретилась с Екатериной в их привычной обстановке — в комнате комитета благотворительности. Она выглядела счастливой, хотя и немного усталой.

— Екатерина, спасибо тебе, — сказала она. — Если бы не ты, я бы, наверное, так и осталась с этой стеной между нами. Ты дала мне понять, что прощение возможно. И я смогла сделать этот шаг.

— Женя, это была твоя сила. Я только слегка направила тебя, — ответила Екатерина с улыбкой.

— Всё равно, без тебя я бы не смогла. Знаешь, теперь я думаю: если мама и я смогли найти общий язык, то, может, и другие семьи смогут. Надо просто дать себе шанс.

Екатерина сдержанно кивнула. Их дружба, начавшаяся почти случайно, изменила жизнь не только Евгении, но и самой Екатерины. Они обе осознали, что время, прощение и искренность способны залечить самые глубокие раны.

Тёплый вечер укутал имение Екатерины золотистым светом заходящего солнца. Лёгкий ветер шевелил кроны деревьев, а где-то вдалеке слышались мерные звуки кузницы — Алексей вновь принялся за работу, неустанно и вдохновлённо. Екатерина сидела в своём любимом кресле на террасе, укрытая пледом, и наблюдала, как загораются первые звёзды.

Перед ней на столе лежали письма. Одно от Варвары, наполненное неожиданным теплом и новостями из Петербурга. Дочь писала о том, как скучает по дому и с нетерпением ждёт следующей возможности приехать. В другое письмо она вложила аккуратно нарисованный портрет своей матери, который решила написать по памяти. Екатерина улыбнулась: рисунок, хотя и простоватый, передавал её дух и мягкость.

Рядом лежало письмо от Евгении. Она делилась радостной новостью — её мать, Анна Михайловна, предложила вместе заняться одним из благотворительных проектов. Евгения призналась, что это стало для неё самым ценным подарком.

Екатерина перевела взгляд на поля. В закатном свете они казались бескрайними. В голове кружились воспоминания: развод, горечь утраты, ссоры с Варварой, покаяние перед Марией. Но теперь эти моменты не причиняли боли. Они стали частью её пути, ступенями, которые привели к нынешнему покою.

Она вспомнила слова Алексея, сказанные перед их последней встречей у могилы Марии:

— Екатерина, жизнь не вечно идёт по прямой дороге. Но в любой момент можно найти новую тропу, которая приведёт к свету.

Она усмехнулась. Простые слова, но в них было так много правды. Простить себя оказалось труднее всего, но теперь, в этом тёплом вечере, она чувствовала, что сделала шаг за шагом и нашла новую опору.

Екатерина подняла чашку с чаем, словно поднимая тост за саму себя, за всё, что она прошла и пережила. Ветер принёс запах скошенной травы и тихий звон кузницы.

— Никогда не поздно начать заново, — прошептала она, глядя в звёздное небо.