«Будешь мне женой!» — ухмыльнулся дядя, подписав бумаги на опекунство. А через несколько дней…

«Будешь мне женой!» — ухмыльнулся дядя, подписав бумаги на опекунство. А через несколько дней…

Когда мамы не стало, Алене было всего шестнадцать. Отец ушел из семьи, когда она была ещё малышкой, и казалось, что теперь она совсем одна. Родственников было немного, но один человек неожиданно вызвался взять опеку — мамин двоюродный брат, которого Алена видела от силы дважды в жизни.

Он появился на похоронах — высокий, немного лысоватый, с неприятной ухмылкой. После официальной части, отойдя с ней в сторону, он протянул бумаги:
— Подпишу опекунство. Не переживай, не дам тебе пропасть. А потом, может, и женой моей станешь, а? — подмигнул и рассмеялся своим грубым хриплым смехом.

Алена застыла. Внутри всё сжалось. Хотелось бежать. Кричать. Но она ничего не сказала. Просто кивнула, будто ничего не услышала.

Через несколько дней он действительно забрал её к себе. Маленькая деревня, дом на отшибе. Стало казаться, что выхода нет. Она не могла спать. Ни есть. Считала дни.

Дом был старым, пахнул пылью, влажными стенами и чем-то неуловимо тревожным. Алена стояла на пороге, с рюкзаком в руках, смотрела на облупленную дверь и ощущала себя пленницей, хотя ни одной решётки вокруг не было.

— Привыкай, — бросил дядя, проходя мимо и включая тусклую лампу. — У нас всё по-простому. Но жить можно.

— Комната твоя — вон там, — он махнул рукой. — А теперь слушай: никаких гулянок, никуда без спроса. И помни: ты теперь под моей крышей.

Она кивнула. Больше не было сил спорить. Ни на что не было сил.

На третий день он зашёл к ней в комнату поздно вечером. Пьяный. От него несло перегаром и табачным дымом.

— Красивой ты растёшь, племянница. Слишком красивой. — Он уселся прямо на её кровать. — Глядишь — и правда станешь мне женой. Шучу! — рассмеялся, хлопнув себя по колену, но в его глазах не было шутки.

Алена замерла. Дыхание стало прерывистым. Он вышел, хлопнув дверью. А она — снова не плакала. Просто смотрела в потолок до утра.

Через неделю к дому подошла пожилая женщина — соседка. В руках у неё была банка варенья и хлеб.

— Девочка, ты чего такая бледная? — спросила она, глядя ей прямо в глаза.
Алена молчала. Но что-то в голосе этой женщины заставило её губы дрогнуть.
— Он… он странный, — выдохнула она. — Говорит такое…

Мария помолчала. А потом твёрдо сказала:
— Я поняла. Ты держись. Ты — не одна.

На следующий день у дома стояла полиция. Дядю забрали. Его история оказалась темнее, чем она могла представить. Но главное — она была в безопасности. Суд разрешил Алене остаться у Марии до совершеннолетия. Так началась её новая жизнь.

Она снова училась смеяться. Улыбаться. Доверять. Мария стала ей настоящей матерью. Прошли годы. Алена поступила в университет, работала, училась, по ночам писала рассказы. В трудные моменты вспоминала Марию — её руки, запах выпечки, тёплые глаза. Когда Марии не стало, Алена приехала на похороны как родная. И она действительно была ей дочерью — не по крови, но по душе.

Спустя время, уже взрослая, Алена приехала в ту же деревню. На руках — её трёхлетняя дочка Лада. Улыбчивая, светлая, похожая на Алену в детстве.

Они вдвоём подошли к могиле Марии. Положили букет полевых ромашек.
— Мамочка, а это кто? — тихо спросила Лада.
— Это твоя бабушка Мария. Она спасла маму, когда мама была ещё совсем маленькая.
— А ты меня тоже спасёшь?
Алена присела перед дочкой, обняла её крепко-крепко.
— Конечно, спасу. Всегда. Я всегда буду рядом. Потому что любовь — это не только родство. Это выбор. И я выбрала тебя. Как когда-то она — выбрала меня.

Лада улыбнулась. А по щеке Алены скатилась слеза. Не горькая. А светлая.

Прошло ещё несколько лет. Лада росла — любознательная, весёлая, немного упрямая, но очень добрая девочка. У неё были длинные светлые волосы, как у Алены в детстве, и те же большие глаза. Алена работала детским психологом — помогала таким же потерянным детям, какими когда-то была сама. Иногда плакала в кабинете после сеансов, но знала — она на своём месте.

Однажды, когда Ладе исполнилось восемь, она принесла из школы рисунок. На нём — три фигуры: девочка, женщина и ещё кто-то с седыми волосами и голубым платком.
— Это мы с тобой и бабушка Мария, — объяснила Лада. — Она же всё равно с нами?

Алена не сдержалась. Заплакала прямо за кухонным столом.
— Мамочка, не плачь. У нас всё хорошо. Мы с тобой — команда.

В тот же вечер они сели за старый альбом. Там были пожелтевшие фото — Мария с клубникой, маленькая Алена, лето, сад, солнце.
— Она не дала мне сломаться, Лада. Показала, что даже когда рушится всё — может прийти кто-то, кто просто будет рядом. Без условий.
— А ты теперь так же делаешь с другими? — спросила Лада.
— Стараюсь. Потому что добро, если его нести дальше, живёт вечно.

Спустя двадцать лет Лада вышла замуж. В день свадьбы, когда гости смеялись и хлопали, Алена отошла в сторону. В руках был букетик ромашек — таких, какие она когда-то приносила на могилу Марии.

К ней подошла Лада. Присела рядом. Взяла за руку.
— Мам, ты плачешь?
— Это не горе, доченька. Это благодарность. За всё, что было. За то, что я тебя держала, когда у самой не было сил стоять.
— Ты дала мне крылья, — тихо сказала Лада. — И сердце.
— Не забывай: всё, что ты даёшь с любовью, обязательно возвращается. Иногда — не сразу. Иногда — через других людей. Но всегда возвращается.

— Пойдём танцевать, мама. Ты заслужила не просто выжить. Ты заслужила жить.

Алена встала. И пошла с ней. Медленно. С ромашками в руках.

А в голове звучал голос Марии, как будто рядом:
— Ты не одна, доченька. И не будешь одна. Никогда.

И Алена знала — всё было не зря.