«Нет ни копейки! — сказала 70-летняя бабушка, и внучка начала раздеваться. Бандиты онемели от увиденного»

«Нет ни копейки! — сказала 70-летняя бабушка, и внучка начала раздеваться. Бандиты онемели от увиденного»

Домик стоял на окраине села, ближе к просёлку, где редко проезжали машины. Свет — керосиновая лампа. Телефон — только кнопочный, да и тот без связи.

Трое мужчин ворвались вечером. Один в капюшоне, другой в трениках, третий молчал. Руки в перчатках, лица напряжённые.

— Где деньги, старая? — бросил тот, что с бородкой.

— Нету, — хрипло сказала бабушка Варвара. — Ни пенсии, ни заначек. Только долги.

— Врёшь! — заорал другой и пнул табурет.

Аня стояла у стены — внучка, шестнадцать лет, тихая, как мышь. Смотрела на бабушку и вдруг шагнула вперёд.

— Бабушка говорит правду. Хотите что-то? — сказала она неожиданно спокойно. — Тогда берите меня.

Мужчины притихли. Один засмеялся.

— Ты чего, девочка?..

Аня сняла куртку. Под ней — рубашка, тонкая. Потом — медленно начала расстёгивать пуговицы. Комната застыла. И тут они увидели.

На теле — следы. Синяки. Старые и свежие. Порезы, шрамы. Бледная кожа, на ключице — пятно ожога. Лицо её не дрожало. Только глаза стеклянные. Без страха. Как будто всё равно. Как будто уже всё было.

Бандиты отшатнулись. Тот, что был молчаливый, отступил к двери.

— Что это… кто это с тобой сделал?

Она не ответила. Только посмотрела — прямо в глаза. И как будто это не они пришли пугать, а их самих привели на суд.

— Уходите, — сказала бабушка, поднявшись. — Вы не в тот дом зашли. Мы уже через всё прошли.

Минуту было тихо. Потом мужчины развернулись и вышли. Без слов. Даже дверь не хлопнули. Только за окном заурчал мотор и затих.

Аня застегнула рубашку. Варвара села обратно и смотрела в пол.

— Прости, — прошептала она.

— Всё нормально, бабуль. Я же знаю — у нас ни копейки.

 «После тишины»

Прошёл час. Дом молчал. Аня сидела у окна, обняв колени. Ветер за стенами дёргал тонкую фанеру, лампа потрескивала. Бабушка возилась у плиты, но просто для вида — в кастрюле ничего не кипело.

— Думаешь, вернутся? — тихо спросила Аня, не оборачиваясь.

— Нет, — так же тихо ответила бабушка. — Такие как они… боятся того, чего не понимают.

Она поставила перед внучкой кружку кипятка.

— Это что было? — спросила. — Зачем ты… это сделала?

— Чтобы они ушли. Я уже… привыкла, что на меня можно смотреть, но нельзя прикасаться. Это даёт власть.

Бабушка опустила глаза. Плечи её дрогнули.

— Кто это сделал с тобой, Ань?

Тишина. Только ветер хлопнул ставнями.

— Мамин. Второй. Ты ведь знала.

— Я догадывалась. Но ты молчала.

— Потому что ты старая, а я — не совсем ребёнок. Потому что если бы ты узнала раньше — ты бы с ума сошла, а мне нужна была хоть какая-то семья.

— Прости…

— Не ты должна просить.

Они сидели молча. Слов было больше, чем воздуха в комнате, но говорить не хотелось. В какой-то момент бабушка встала и достала из сундука старую коробку. В ней — документы, пожёлтевшие фотографии и завернутые в платок деньги. Немного.

— Я всё же хранила. На чёрный день.

— Это и был он, бабуль, — горько усмехнулась Аня.

Через день пришёл участковый — молодой, усталый, с вечно разряженным телефоном.

— Мы их ищем, Варвара Михайловна. Один из них вроде как с соседней деревни. Но вы заявление не писали, — укоризненно заметил он.

— Мы не писали, потому что не верим.

— Аня, ты тоже молчишь. Мы ведь можем помочь, если ты дашь показания.

Девочка долго смотрела на него. Потом кивнула.

— Хорошо. Только обещайте, что не отпустите их через неделю. Я не буду прятаться вечно.

Он записал её слова в блокнот. Ручка у него почти не писала — пришлось вдавливать буквы. Как будто и правда — каждое слово тут выцарапывалось с трудом.

Через неделю в деревне снова было тихо. Вечерами они пили чай, иногда — с конфетами, иногда — просто с мёдом. Аня стала по вечерам писать в тетрадке. Что — не говорила. Бабушка не спрашивала. Она только клала ей рядом очки — вдруг пригодятся.

А как-то утром, в конце апреля, когда снег сошёл и вода хлюпала под сапогами, Аня сказала:

— Я подала заявку. В интернат в городе. При художественном колледже. Сказали, есть шанс.

— Уедешь? — переспросила бабушка.

— Да. А потом — вернусь. Только уже по-другому. Не как тень. А как человек.

Варвара кивнула. Не плакала. Только крепче сжала её ладонь.

— Вот теперь ты всё правильно делаешь, Анечка. Теперь ты выбираешь сама.

Финал. «Чужие города»

Город встретил её серым небом и запахом бензина. Весна здесь приходила позже — всё ещё лежал снег в тенистых дворах, но асфальт уже парил и пах мокрым камнем.

Аня поселилась в интернате при колледже. Комната на двоих. Соседка — громкая, с короткой стрижкой, материлась, но одолжила кружку и помогла найти прачечную. В первый вечер Аня долго стояла у окна. Смотрела, как из-под земли поднимается пар — город дышал.

Учиться было сложно, особенно вначале. Карандаш дрожал в руке, бумага рвалась от нажима. Но преподаватель однажды подошёл и сказал:

— Ты странно рисуешь. Не по правилам. Но в этом есть правда. Не бросай.

И она не бросила.

Прошло два года.

На открытии выставки её работу повесили ближе ко входу. Картинка — девочка в пальто. Пальто расстёгнуто, и под ним — не тело, а уставшая, выцветшая деревня. Вместо лица — окно, в котором свет.

— Кто это? — спрашивали зрители.

— Это я, — отвечала Аня.

Она не звала бабушку на выставку — та всё равно не поехала бы. Но отправила письмо и фото. Подписала: «Я стою. Я живая. Спасибо».

Через полгода Аня приехала в деревню. Дороги разбиты, но автобус идёт. Дом тот же — перекошенный, но тёплый. Бабушка встретила у калитки, как будто и не прошло времени. Только руки стали дрожать сильнее.

— Я картошку с грибами сделала. Всё как ты любишь.

— А ты, как всегда, будто читаешь мысли.

Сидели на кухне до темноты. Потом бабушка вдруг сказала:

— Я думала, ты забудешь.

— Нет. Я просто училась говорить. И дышать.

Они молчали. А потом Аня достала листок и развернула его.

— Это тебе. Подарок.

На листе — рисунок: бабушка сидит на табурете, а за её спиной — дерево. Мощное, раскидистое, с глубокими корнями. А в ветвях — свет.

Бабушка долго смотрела. Потом просто сказала:

— Красиво. А главное — похоже.

Аня улыбнулась.

— Потому что ты — мой корень. А теперь я могу вырасти.

Конец