У меня пять детей, но всех мне подкинули, ну я и воспитала их как родных

Старые половицы скрипели под ногами, словно рассказывая истории тех, кто ходил по ним десятилетиями. Варенье на плите булькало так аппетитно, что у Кати живот начал урчать — бабушка всегда варила самое вкусное варенье во всей деревне. В печке потрескивали дрова, и этот звук смешивался со звуком падающего за окном снега.

— Ба, можно я альбом посмотрю? — Катя уже держала в руках потрёпанный фотоальбом в коричневой обложке.

— Конечно, детка, — Мария Петровна поправила шерстяной платок и улыбнулась. — Только варенье не забудь помешать, а то убежит. Знаешь, как в прошлый раз…

— Когда оно на потолке оказалось? — хихикнула Катя, вспоминая, как они отмывали малиновые подтёки. — Это потому что ты с тётей Машей заболталась!

— Ой, что правда, то правда, — засмеялась бабушка, устраиваясь поудобнее в своём любимом кресле-качалке.

Катя устроилась на старом табурете, который когда-то сделал дедушка. Листая страницы, она рассматривала пожелтевшие фотографии, пока не остановилась на одной, где пятеро детей разного возраста стояли рядом с молодой Марией Петровной.

— Бабуль, а это кто? — Катя подняла глаза от альбома. — Твои дети? Мама моя?

Мария Петровна качнулась в кресле, и оно тихонько скрипнуло. Она помолчала, глядя в окно на падающий снег, потом глубоко вздохнула:

— Мои. Только знаешь что? Ни одного из них я не родила.

— Как это? — Катя даже варенье помешать забыла.

— Ой, варенье! — спохватилась бабушка. — Давай-ка сними его с плиты, потом расскажу.

Катя метнулась к плите, едва не споткнувшись о коврик. Сняла кастрюлю, поставила на подставку.

— Ну вот, теперь слушай, — Мария Петровна погладила фотографию. — Первую, Олю, я на крыльце нашла. Молодая я совсем была, двадцать два года всего. Слышу — плачет кто-то за дверью. Думала, кошка приблудная. Открываю — мама дорогая! Корзина стоит, а в ней…

— Ребёночек? — Катя придвинулась ближе.

— Ага. В старый платок завёрнутая, как куколка. И записка: «Простите, но я не могу её воспитывать. Сохрани ей жизнь.» Твой дед тогда как узнал — чуть в обморок не упал! «Мы же только поженились!» — кричит. «Как кормить будем?» А я ему: «Петя, это же судьба! Значит, нам её Бог послал.»

— И он согласился?

— Куда бы он делся! — усмехнулась бабушка. — Я ведь упрямая была. Да и Оленька такая хорошенькая оказалась — глазки голубые, носик пуговкой. Как увидел её — сразу растаял.

— А трудно было?

— Ещё как! Плохие дела же начались потом, голод. Я из старых занавесок ей платьица шила, из крапивы суп варила… — Мария Петровна вдруг рассмеялась. — Помню, как-то раз пелёнки постирала, развесила на верёвке. А тут ветер как дунет — все разлетелись по огороду! Я за ними бегаю, как за курами, а соседка кричит через забор: «Маша, ты чего там танцуешь?»

Катя прыснула со смеху, представив эту картину.

— А дальше что было? — спросила она, подкладывая дров в печку.

Мария Петровна посмотрела на часы:

— А дальше… Дальше у нас появился Саша. Но это уже другая история, а тебе, между прочим, скоро уроки делать.

— Ба-а-а! — протянула Катя. — Ну расскажи! Я же историю почти выучила!

— «Почти» не считается, — бабушка погрозила пальцем. — Вот сделаешь уроки — тогда и про Сашу расскажу. И про то, как он однажды решил кота научить летать…

— Правда? — Катины глаза загорелись.

— Правда-правда. Но это уже совсем другая история…

***

— Ба-а, я всё сделала! — Катя влетела в комнату, размахивая тетрадкой. — Смотри, даже задачу по математике решила!

Мария Петровна надела очки, внимательно изучила решение:

— Молодец! Сразу видно — моя внучка. Я в твои годы тоже отличницей была.

— Теперь расскажешь про Сашу? И про кота? — Катя уже устраивалась на своём любимом табурете.

— Ох, эта история… — бабушка покачала головой. — Началась она на вокзале. Я тогда в город ездила, за лекарствами для Оли — она простыла сильно. Сижу, поезда жду, а тут мальчонка подходит. Худющий такой, в огромной папиной фуфайке…

— Это был Саша?

— Он самый. Подходит и говорит: «Тётенька, дайте хлебушка.» А у меня как раз буханка была. Достаю, протягиваю, а он не берёт. Стоит, глазищами своими серыми смотрит. «А можно, — говорит, — я с вами посижу?» Сел рядом, жуёт хлеб, а сам всё о чём-то думает.

— И ты его домой забрала?

— Не сразу, — Мария Петровна усмехнулась. — Спрашиваю: «А родители где?» А он мне: «Нету. Папки недавно не стало, а мамка… мамка уехала и не вернулась.» Ну как его там оставить? Я его в поезд — и домой.

— А дедушка что?

— О-о-о! — бабушка всплеснула руками. — Твой дед как Сашку увидел, аж побагровел весь. «Маша! — кричит. — Ты с ума сошла! У нас уже одна есть!» А я ему: «Петя, посмотри, какой мальчик хороший! Работящий небось…» А сама думаю: «Господи, хоть бы согласился!»

— И согласился?

— А то! Правда, потом запил с горя, — бабушка вздохнула. — Тяжело нам приходилось. Я и в поле работала, и дома всё делала. Ночью встаю — детей укрыть, днём — накормить, постирать… А Сашка, знаешь, какой помощник оказался? На третий день взял и все дрова переколол! Семилетний пацан!

— Ого! А что с котом-то было?

Мария Петровна рассмеялась:

— А, это! Была у нас кошка Мурка. И Саша вбил себе в голову, что раз у неё четыре лапы, как у птицы крылья, значит, она должна летать. Залез на сеновал…

— И что? — Катя подалась вперёд.

— И спустил её оттуда! А Мурка-то не будь дурой — вцепилась ему в штаны! Так и висела, пока я не сняла. А штаны… — бабушка утёрла выступившие от смеха слёзы, — штаны пришлось заново шить!

— А потом?

— А потом Маша появилась. Как сейчас помню — стук в окно среди ночи…

— Ба, погоди! — перебила Катя. — А что Саша ещё вытворял?

— Много чего! Однажды решил, что корову можно научить давать не молоко, а компот. Неделю поил её вишнёвым вареньем…

— И что?

— Ничего! Только корова потом на варенье смотреть не могла, а дед чуть не поседел, когда узнал, куда его запасы делись.

Катя хохотала, представляя корову, которая морщится при виде банки с вареньем.

— А ещё он с Олей затеял «археологические раскопки» в огороде. Искали, видите ли, древний клад! Выкопали все мои морковки… думали, это древние кости динозавров!

— Ну и что ты сделала?

— А что тут сделаешь? — бабушка развела руками. — Морковку помыли, суп сварили. «Динозавровый», как Сашка его назвал. До сих пор самый любимый суп в семье…

Мария Петровна замолчала, глядя на фотографию.

— Знаешь, Катюша, тяжело было, конечно. Соседи шептались: «Куда она их берёт? Своих роди!» А я всё думала: может, они и не мои по крови, зато мои по сердцу. И каждый со своим характером, со своими причудами…

— А Маша? Ты про Машу начала рассказывать!

— А про Машу… — бабушка посмотрела в окно, где уже начинало темнеть, — про Машу я тебе завтра расскажу. И про то, как она однажды решила постричь всех кур, чтобы им было не так жарко летом…

— Ба, а почему ты Машу в честь себя назвала? — Катя грела руки о чашку с чаем.

— Так получилось, — Мария Петровна достала из серванта старую жестяную коробку из-под печенья. — Постучали в окошко поздно вечером. Я выглянула — стоит женщина, вся в слезах, прижимает к груди свёрток. «Возьмите, — говорит, — я не могу её оставить…» И убежала. Даже имени не сказала.

— И ты её вот так просто взяла?

— А что делать? Не на улице же ребёнка оставлять. Дед тогда только рукой махнул: «Ещё одна птичка в нашем гнезде…» Знал уже — спорить бесполезно. Тянула к нам их. Тянуло.

— А курам-то она зачем шерсть подстригла?

Бабушка рассмеялась:

— Ох, это была история! Маша у нас модницей росла. Увидела как-то в журнале причёски и решила, что всем нужно быть красивыми. Даже курам! Взяла ножницы и давай их стричь. «Под каре», говорит. Представляешь — лысые куры ходят, только на макушке хохолки торчат!

— Как панки! — захихикала Катя.

— Точно! А потом они все простудились, пришлось им жилетки вязать из старых носков.

— Ба, ты шутишь!

— Ничуть! Вот, смотри, — Мария Петровна достала из коробки пожелтевшую фотографию, — вот они, наши модницы, в жилетках.

Катя смотрела на снимок, не веря своим глазам — десяток кур в вязаных безрукавках важно разгуливали по двору.

— А это что за письма? — Катя заметила стопку конвертов в коробке.

— Это от них, от моих птенцов, — бабушка бережно взяла одно письмо. — Вот, Оля пишет. Она же врачом стала, в городе живёт. Помнишь, как в прошлом году операцию делала тёте Вале? Тетка твоя.

— Это когда ты все свои украшения продала?

— Было дело, — кивнула бабушка. — Зато Оля её на ноги поставила. А вот от Саши письмо…

— Который кота учил летать?

— Он самый. Инженером стал, мосты строит, ну ты и сама знаешь. Правда, сначала пытался найти своих родных. Уехал, искал… А потом вернулся, обнял меня и говорит: «Мам, ты у меня одна.»

Мария Петровна смахнула слезу:

— А вот это от Игоря. Его я в лесу нашла, когда за грибами ходила. Лежит под кустом, завёрнутый в газету… Теперь учителем работает, детей учит. Говорит, каждый ребёнок достоин любви.

— А последняя мама моя! Настя!

— Верно. Её у церкви оставили. Я на службу пошла, смотрю — на лавочке конверт лежит, а в нём… В общем, теперь мама твоя художница. Весь дом её картинами увешан. Ты же любишь их. И так знаешь прекрасно, как она рисовать обожает.

Катя оглянулась — все так, на стенах висели яркие пейзажи и портреты ее мамы.

— Ба, а это ты? — она показала на портрет молодой женщины с добрыми глазами.

— Я, — кивнула Мария Петровна. — Настя говорит, хотела передать, какой я была, когда их всех собирала.

— Как наседка цыплят?

— Вроде того, — улыбнулась бабушка. — Только мои цыплята оказались все разные. Оля — серьёзная, всё по полочкам. Саша — выдумщик и мастер на все руки. Маша — модница и затейница. Игорь — тихоня, но самый упрямый. А Настя — мечтательница…

Она достала ещё одно письмо, развернула:

— Вот, на прошлой неделе прислали. Все пятеро расписались: «Мама, спасибо тебе за всё. Ты подарила нам жизнь.»

— Значит, у меня четыре тети и дяди? — задумчиво протянула Катя. Как бы не совсем родных, но родных?

— Получается, что так. Но родных, родных.

— Круто! — вдруг воскликнула девочка. — У Машки из моего класса только одна тётя, а у меня целых пять! А можно, я в школе расскажу эту историю про то как ты всех нашла? У нас как раз сочинение про семью задали.

— Конечно, расскажи, — Мария Петровна погладила внучку по голове. — Только не забудь написать, что иногда самые родные люди — это те, кого нам посылает судьба.

— Как курицы в жилетках? — хитро прищурилась Катя.

— Ну вот! — рассмеялась бабушка. — Я тут про высокие материи, а ты опять за своё! Вся в Сашку — такая же егоза.

За окном давно стемнело. В печке догорали дрова, потрескивая, будто рассказывая свою историю. Старый дом хранил в себе столько историй — весёлых и грустных, забавных и серьёзных. И каждая из них была о любви, которая сильнее крови.